Главная » 2013»Октябрь»3 » Иеромонах Иустин Юревич. Притчи.Эссе. Рассказы. Миниатюры
00:53
Иеромонах Иустин Юревич. Притчи.Эссе. Рассказы. Миниатюры
Равнодушие
Умер священник. Отдал Богу душу, как говорится в таком случае. И тишина, только Бобик истошным лаем заливается. И никому до Бобика нет дела, на прошлой неделе его отпустили погулять, он и колобродил по окрестностям сутками. Теперь вот, словили, привязали, накормили и забыли о нем. А службу не забыли! – истинно верующие все-таки: дружненько в храм пришли, у батюшки накануне благословившись. Читают, поют, умиление радостотворное стяжевают…
Лежит батюшка, опочивает; матушку давно похоронил, детей переженил да замуж повыдавал. Приход у него не маленький и не большой, так себе, зато люди, говорил, золотые. Души в них не чаял, по малейшему зову спешил в гости с чемоданчиком и без оного. Все как-то попривыкли к тому, что личного у батюшки не осталось: ни семьи, ни времени, ни вещичек. Что Бог дал, говаривал священник, то прихожанчикам в меру возраста и потребностей следует вернуть. Так при том и говорил, не «подарить», не «благословить», а именно – «вернуть». Или архаическое эдакое: «возвернуть».
Свое денно-нощное служение прихожанчиков дорогих ради, все эти разъезды по свечи, книги, газеты, иконы, по биографии его предшественников, среди которых и новомученики с исповедниками, весь его чемодан записок, молитвенное и строительное бдение, встречи с учителями, воспитателями, активистами, пессимистами, воскресные школы разновозрастные и подготовка кандидатов во священство, - премного умиляло верующих. «Наш батюшка!» - восклицали, а в чем именно «нашесть» проявляется, с чем ее есть-пить, - сказать стесняются.
Казалось бы, и проповеди у батюшки разнообразные, и всем все на проповедях понятно, да как-то оно в полевых да в деревенских условиях разлетучивается. А с равнодушием боролся батюшка и словом, и делом, да так, что сдвинулась с берегов теплохладность, стали камешки один за другим чувствительно так отколупываться.
Видит он, жертвенность упрочается у прихожанчиков, обиды застарелые стали залечивать, ищут и находят, кому плохо, кто руки совсем опустил. Чтобы руки чужие заменить, да чтоб радостью обнадежить, да чтоб Богу о горестях ближних порассказать. Ну, как тут батюшке не возрадоваться, как не вострепетать сердцем. А чай с малинкой некому подать, так то пустое, лишь бы друг другу подавали.
О том и владыке докладывал намедни, после того как переворочал в городе с добрую полсотню дел приходских. Не говорил только Преосвященному о яме, что в тот год прихожанчики возлюбленные вырыли, а он дал наказ огородить ее лентой с красными бантиками и табличку водрузить с надписанием «Ремонтные работы». Кто что говаривал о яме, ну, не верили люди, что батюшка археологичсекие раскопки затеял: кто о кладе рассуждение имел, кто о пожарном водоеме для поливки огородов. Да зачем ему, сам в себе говорил батюшка, могила такая несуразная, у самой калитки, ну неужто не понимают прихожанчики, что в том месте сподручней не молиться о упокоении, а ноги вытирать?
Вон могилка получшее будет, то бишь самая комната батюшки: ни побелки, ни розеток, лампочка только одна висит энергосберегающая. Ремонт начали и на полдороге бросили. Сюда месяцами не заходят, хоть со стуком, хоть с «Молитвами Святых отец наших», все норовят вызвонить, выстучать со двора, а когда и Бобиком верным батюшкиным выгавкать. Перспектива умереть в забвении батюшку как-то не печалила, ему все бы заповедям научить о любви к Богу и ближним. Немного смущала судьба Бобика, это если, вдруг что…
Ехал домой, две темы мысленно готовил: для проповеди в храме и для прихожанчиков из школьников. Те уж влюбляться начали, вон, глазки гуляют по синему небу в школьном металлопластиковом пакете. Значит, этим о разочаровании и очаровании, а также об исчадии; пора уж, выросли старшие школьники из детской душевной одежки. А взрослым, кто каждое воскресенье неусыпно бодрствует в молитве и приходском послушании, тем батюшка о равнодушии сказать готовился. Очень уж боялся его, пуще смерти.
------------ Черная корова
Дело к ночи шло. Еду на перекладных из Грузии в Украину, уже и Казбеги позади, и блокпост за Верхним Ларсом, впереди цивилизация.
На вокзале во Владикавказе обнаружилось, что ближайшие поезда отправятся в Украину очень не скоро. Ну что ж, я прикинул по карте и совершенно спокойно поехал в Беслан, через который проходят железная дорога и автомобильная трасса с востока на запад.
Беслан. Вокзал и автостанция. Поездов нет, последний автобус недавно ушел, все закрыто. Что делать? Беслан, все-таки. Пришлось возвращаться на трассу.
— Ехать надо? Владик, Нальчик, Минводы? — ко мне мигом подбежал таксист.
Ушлые ребята, поди знай, что у него на уме.
— В сторону Ростова.
— Автобус ушел, сегодня больше не будет. Садись, догоним его. Триста рублей — догоняем!
Триста рублей мне отдавать не хочется, и таксист немного обиженно уходит: мол, куда тебе без меня выехать. Таксисты — обиженная категория людей, у них работа такая — обижаться, чуть что — щеки надувают. Их язык кормит, как волка ноги. Два автобуса недавно ушли в сторону Нальчика, вот он и предлагает догнать один из них. И все ж думаю: это ж Беслан! Как бы из него «деру дать»?
Таксист не страдает грехом гордыни, подходит, объявляет цену, и я соглашаюсь: надо выбираться, будь что будет. Забрасываю рюкзак в багажник, сажусь рядом с водителем. На узкой, с многочисленными реверсами трассе мы разгоняеся по полной, до двухсот кэмэ в час. На встречном реверсе перевожу дух: уф, пронесло.
— У нас на Кавказе, — заговорил водитель, — беда одна есть — коровы.
Ну, какая беда, думаю, тут бы нам не разбиться на таких скоростях.
— Уже стемнело, бывает, выйдет на трассу корова, — продолжал водитель, выжимая газ по максимуму.
Не раз видал: и свиньи пасутся на дорогах, и коровы, причем те и другие способны карабкаться на крутые склоны.
— А когда это черная корова… сколько случаев было!
И через пару минут, сами понимаете, на трассу выходит черная корова. Нет, не так: мы выскакиваем на скорости из-за поворота, водитель берет резко влево, меня бросает на боковое стекло, за окном проносится корова. Она стоит, как вкопанная и думает, наверное, о вечерней дойке. Задумчивая, как все коровы, и чернющая, на такую и пешком наткнуться не трудно.
На встречной никого, проскочили.
— Это такие вот коровы на трассах гуляют? — спрашиваю водителя.
— Да, — с трудом выдавливает он из себя.
Уже и не рад, наверное, что сторговался на такую авантюру.
Мы благополучно проезжаем первый блокпост, а на втором, как и обещал таксист, настигаем оба преследуемые автобусы. Договориться с водителем автобуса не проблема, надо лишь пройти контроль, обычная формальность, я их уже проходил на границе. Захожу в служебное помещение.
— Ого, это отдельно, — хмыкает сержант, взглядывая на мой рюкзак.
Конечно, блокпост — это уже что то, это совсем не Беслан, и даже не трасса с черной коровой.
— Как бы ускорить? — спрашиваю сержанта. — А то я не заплатил за автобус, уйдет без меня.
Сержант снова хмыкает и глубокомысленно пожимает плечами: мол, ваши проблемы.
Тут я достаю из рюкзака бутылку вина, купленную в Тбилиси, и с надеждой спрашиваю защитника отечества:
— Вот это ускорит?
— О, это ускорит! — обрадовался сержант.
И через несколько минут я уехал в сторону Ростова, молитвенно благодаря Спасителя и святого, в честь которого назван этот южнорусский город.
Когда читаешь вот такие отзывы, поневоле испытываешь жалость к литературным критикам. На что они могут указать автору, если у того есть читатели, которые не могут оторваться от его книг.
